Блог

+ 0 -

23 апреля, 2012

Взять и прочитать

Автор: Валентин Курбатов, комментариев нет

Что для нас язык, книга? Воздух, «среда обитания», «хлеб наш насущный». Чему мы учим детей, едва войдут в сознание. Читать и читать, соблазняя прекрасным Берестовым: «Как хорошо уметь читать! Не надо к маме приставать, не надо бабушку трясти: "Прочти, пожалуйста, прочти"... Не надо звать, не надо ждать, а можно взять и почитать!»

Загляните в ближайший книжный магазин. Нам бы такие сокровища лет сорок назад, когда мы метались по районным магазинам в поисках книг, без укоров совести воровали их в библиотеках. А теперь... Одна серия «Азбука-классика» чего стоит - одной ею проживешь в середине славы и мысли мира. И сбегутся - только позови - все виды изданий русской и мировой классики, и нынешний день от Пелевина до Иванова, от Сенчина до Проханова. Так отчего же паника-то, возгласы, что уходит книга?

А оттого, что уходит не книга, а читатель. Андрей Платонов в «Чевенгуре» вон как точно, словно через плечо нашим проблемам заглядывая, написал: «Скучных и бессмысленных книг нет, если читатель бдительно ищет в них смысл жизни. Скучные книги происходят от скучного читателя, ибо в книгах действует ищущая тоска читателя, а не умелость сочинителя». Вот, вот она - середина проблемы-то! Пропала «ищущая тоска читателя». Посмотрите на ряды Прилепина, Веллера, Улицкой, Рубиной (и хорошие все писатели, а ведь «метрами» на полках стоят!). Представьте на минуту, чтобы так «метрами» писали Астафьев или Трифонов, Распутин или Маканин - никакого воображения не хватит. «Работают» ребята. «Умелость» в основу поставили. Но все-таки главная беда не в самой «умелости», а в утрате «ищущей тоски читателя».

Кто теперь смотрит на книгу, как на спасение, как на прибежище в печали и собеседника в радости? А ведь книга - это перевод хаоса жизни в космос. У Бродского это названо с точностью формулы: «Литература есть реакция организма на собственную малоемкость». Бог в художнике гармонизует пестроту мира, чтобы человек не потерял рассудка перед неуправляемостью и «случайностью» происходящего.

Мы ведь в лучшем своем дети литературы. Сначала одной Книги, потому что и письменность, благодаря Мефодию и Кириллу, принесена нам на страницах Евангелия, а там и всей матушки-литературы, которая роль свою знала, и с Пушкина строила русское слово, как русскую душу, открыв нам, что слово заключено в любой вещи и в любом мгновении жизни. Да ведь и весь-то мир так. Он прекрасен, как народ Пушкина и Толстого, народ Руставели и Фирдоуси, народ Лао Цзы и Басе, Шекспира и Мольера, Сервантеса и Гете. А как спрятали книжку в компьютер, так и стали все на одно лицо.

Ведь книга - это не одни буквы. Это переплет, седая шероховатая пыль старой бумаги, красота иллюстрации, сладкая тяжесть в руках и «заглядывание в толщину». А прочитайте-ка на экране тех же Достоевского и Гессе, Диккенса и Пруста. Текст не переменится ни буквой, но вы уже не почувствуете волнения и тревоги, счастья и печали, потому что слово вдруг засквозит, станет неуверенно и бестелесно. И ты еще будешь ухватывать содержание, но скоро заметишь, что оно - только информация, а не сияние глубины и духа. И скоро поймешь горькое восклицание умного философа: где мудрость, которую мы променяли на знание, и где знание, которое мы уничтожили информацией?

В прошлом году в жюри премии «Ясная Поляна» я прочитал с экрана больше тридцати книг. И я навсегда понял, что там процесс чтения другой - не чтение, а считывание. И эти десятки книг без обложек, одного шрифта и равного безличья скоро сделались для меня только «текст», и стало грустно понятно пристрастие европейского, а теперь и нашего «ведения» к птичьему языку «дискурсов» и «нарративов». И информация-то стала общедоступна, а мудрость ушла безвозвратно, словно мир разом лишился стариков и стал дружно молодиться на одну колодку. А это заразило и сами книги, которые и одеваться стали с щегольской броскостью у своих книжных «версаче» и «карденов», так что тебе в твоем старом пальтишке их с магазинной полки и взять неудобно.

Не зря в последней нашей великой литературе большого стиля - в «деревенской прозе» определяющими книгами делались «Последний поклон» и «Последний срок», как предчувствие невозвратности родной простоты и человеческой интонации.

Книжка, конечно, устоит. Сами писатели не утолятся иллюзорной компьютерной известностью (где они, эти виртуальные гении, которых знает и жадно читает «пользователь ПК», а книжный человек слыхом не слыхал, - есть ли такие счастливцы и счастливы ли они?). А все-таки и сложа руки грех сидеть, дожидаясь, пока все само собой разрешится. И уже готов будешь и благословить хоть такую форму сопротивления, как «годы» русского языка и книги.

Значит, компьютеру рано торжествовать окончательную победу. Значит, мы еще надеемся удержаться, хоть и в меняющейся, но все земной, долгой, райской, спасительной традиции. Она одна делает нас историческим человечеством, в котором компьютер не отмена, а только продолжение папируса, пергамента, инкунабул и золотого книжного строя. Так что пусть уж сначала «день», а там, глядишь, год и десятилетие, а там и жизнь книги.

Трибуна (Москва), 19/04/2012

Рубрика: Актуальный комментарий

Оставьте свой комментарий

Чтобы оставить комментарий, вы должны войти или зарегистрироваться

Все рубрики

Облако тегов

НКО общественный контроль семья СМИ культура коррупция бизнес экология дипломатия образование местное самоуправление трудовые отношения толерантность дети Украина спорт наука тюрьма жкх

Календарь событий

предыдущий месяц следующий месяц