Дело не в идеологии, дело в уважении

Мультикультурализм воспринимается по-разному: с одной стороны, говорят, что он потерпел крах, с другой — что нет, а с третьей — существуют временные проблемы с его применением.

Глава Комиссии ОП по межнациональным отношениям и свободе совести Николай Сванидзе отметил, что мультикультурализм рассматривается через две призмы: сугубо академической и практической.

«В сугубо академической мы выходим на достаточно философскую тему „свой“-„чужой“, на тему ксенофобии, в том числе в нашей стране. В практической мы выходим на проблему мультикультурализма в западных странах», — отметил он.

По словам общественника, существует несколько оценок западного мультикультурализма. «Первая сводится к тому, что политика мультикультурализма потерпела на Западе крах, вторая — к тому, что крах она не терпела, а третья — к тому, что там существуют очень серьезные проблемы, но они не связаны с пагубностью самого мультикультурализма, а со спецификой его применения в сегодняшних реалиях. И это трудности временного порядка», — подчеркнул эксперт.

По мнению члена ОП Фатимы Албаковой, «с одной стороны мультикультурализм позиционирует себя как идеология способная предотвратить конфликт культур посредством согласования основных ценностей, развития единых социальных норм, воспитания в обществе толерантности и проявления терпимости в отношении «иного».

С другой стороны, отмечает член ОП, критика мультикультурализма связана с тем, что принятие чужой культуры воспринимается как некая опасность размывания национальной идентичности, и критики считают, что толерантности должны быть поставлены некие жесткие рамки, — рассказала Албакова.

Директор Центра теоретической и прикладной политологии РАНХиГС при Президенте РФ Владимир Малахов убежден, что в отношении политики мультикультурализма в западных странах слова часто радикально расходятся с делом. Например, в Германии на протяжении 1960-1990- годов — на фоне мультикультуралистской риторики проводилась политика, которая была направлена на то, чтобы не дать иностранцам интегрироваться. В этот период меры в сфере образования, благодаря которым у турецких детей в ФРГ была возможность изучать турецкий язык, были мотивированы не желанием создать многообразное публичное пространство, а желанием не дать детям мигрантов забыть родной язык, чтобы они могли вернуться на историческую родину», — считает эксперт.

Вместе с тем «Франция, которая приобрела репутацию страны, нетерпимой к проявлению различий в публичной сфере, на уровне реальной практики позволяла себе вещи, которые иначе как политикой мультикультурализма не назовешь. Например, в местах компактного проживания евреев в 30-е годы по субботам дети не учились. А дети коренных французов не ходили в школу по средам, потому что католики по средам изучают катехизис. Сегодня во Франции выходцы из арабских семей могут, по согласованию с учителем, во время Рамадана не писать контрольные работы», — отметил он.

Что касается Нидерландов, которые прослыли мультикультурным раем, то, как подчеркивает Малахов, «это страна, которая с 90-х годов ведет самую жесткую политику в отношении иммиграции и иммигрантов. Уже в 1998 году здесь были введены тесты на «гражданскую интеграцию», сдача которых увязана с предоставлением гражданства. В начале 2000-х годов требования к мигрантам, желающими стать голландскими гражданами, были ужесточены. Словом, Нидерланды — страна, которая в своей политике повернулась на 180 градусов, а у внешнего наблюдателя по-прежнему впечатление, что там просто праздник разнообразия и толерантности», — заявил эксперт.

Член Общественной палаты Иван Мохначук заговорил еще об одной стороне проблемы.

«К сожалению, мы в России забыли об исторической памяти. Когда миграционная служба подходит к мигрантам с точки зрения не нужных людей в стране, либо, как к источнику дохода к бюджету России — это вообще катастрофа. Мы не помним и не знаем того, что во время Великой Отечественной войны, во времена блокадного Ленинграда, наших дедушек, бабушек, матерей, детей вывозили в Узбекистан, Таджикистан — там их кормили, укладывали спать. Узбеки, таджики, казахи сами бедные, сами отказывались от пищи, чтобы их накормить. Это историческая память, о которой мы почему-то не хотим вспоминать», — с сожалением сказал он.